Империя свободы. История ранней республики, 1789-1815 - Gordon S. Wood

государствам современной Европы, возглавляемую энергичным правительством и предназначенную, как он говорил, "для достижения великих целей".129 На посту министра финансов Гамильтон находился в идеальном положении для реализации своего представления о том, какими должны стать Соединенные Штаты. Словно подражая знаменитому британскому премьер-министру и первому лорду казначейства сэру Роберту Уолполу, который успешно создавал британское государство в первые десятилетия XVIII века, Гамильтон видел себя своего рода премьер-министром при монархическом президентстве Вашингтона. Иногда он даже говорил о "моей администрации". Поскольку он считал, что "большинство важных мер любого правительства связано с казначейством", он чувствовал себя вправе вмешиваться в дела других департаментов и брать на себя ведущую роль в организации и управлении правительством.130

В отличие от Джефферсона как главы Государственного департамента и Нокса как главы Военного департамента, Гамильтон как секретарь казначейства обладал необычайной степенью власти и независимости. Вашингтон относился к Джефферсону и Ноксу только как к советникам и часто сам принимал непосредственное участие в ведении иностранных дел и военных вопросов. Но к Гамильтону он относился по-другому - в основном потому, что считал, что Министерство финансов по Конституции отличается от других департаментов. Когда в 1789 году Конгресс создал Государственный и Военный департаменты, он просто объявил, что секретари должны выполнять такие обязанности, какие потребует президент. Однако, создавая Министерство финансов, он не упомянул президента и вместо этого потребовал, чтобы секретарь отчитывался непосредственно перед Конгрессом. Не желая посягать на власть Конгресса, Вашингтон, таким образом, предоставил Гамильтону гораздо большую свободу действий в управлении казначейством, чем другим секретарям.131

Ободренный таким образом, Гамильтон даже начал вмешиваться в законодательную деятельность Конгресса. Действительно, одной из причин, по которой Палата представителей в первых конгрессах обходилась без постоянных комитетов, было то, что вскоре она стала полагаться на глав исполнительных ведомств, в частности на секретаря казначейства, при подготовке большинства своих законопроектов. В конце июля 1789 года Палата представителей учредила Комитет путей и средств для консультирования по финансовым вопросам, а 2 сентября 1789 года был создан Департамент казначейства. 11 сентября Александр Гамильтон был назначен секретарем казначейства, а шесть дней спустя Палата представителей распустила свой Комитет по путям и средствам, заявив, что будет полагаться на Гамильтона в своих финансовых вопросах. Конгресс мог бы с таким же успехом отправиться домой, - жаловался в 1791 году страдающий диспепсией Уильям Маклей, - мистер Гамильтон всемогущ и не терпит неудач ни в чем, за что бы он ни брался".132 Только в 1795 году, после отставки Гамильтона из Министерства финансов, Палата представителей вновь учредила Комитет по путям и средствам.

Поскольку оппозиционные группы в Британии традиционно считали казначейство важным источником политической коррупции, некоторые члены Первого конгресса относились к новому секретарю казначейства с подозрением - и не без оснований: его возможности для злоупотребления покровительством и влиянием были огромны. Казначейство было самым крупным ведомством: несколько десятков сотрудников в казначейском управлении и более двух тысяч таможенных чиновников, налоговых агентов и почтмейстеров, разбросанных по всей стране.133 В 1789 году секретарь казначейства состоял из тридцати девяти человек в центральном офисе, включая шесть главных офицеров, тридцать одного клерка и двух посыльных; к 1792 году их число выросло до девяноста. Для сравнения, другие департаменты были крошечными: в самом начале государственный секретарь имел четырех клерков и одного посыльного, военный секретарь - только трех клерков, а генеральный прокурор - ни одного, поскольку еще не существовало Министерства юстиции.

Однако по современным европейским меркам штат штаб-квартиры казначейства был мизерным и отличался республиканской простотой. Французский посетитель офиса казначейства в 1794 году был поражен, обнаружив, что секретарь обслуживается только одним грубо одетым слугой, сидящим за простым сосновым столом, покрытым зеленым сукном, его записи лежат на самодельных дощатых полках, в "министерском офисе", обстановка которого не могла стоить больше десяти долларов - везде "спартанские обычаи".134

Став министром финансов, Гамильтон вознамерился сделать для американских финансов то, что в начале XVIII века сделало английское монархическое правительство, заложив основу для стабильности и торгового господства Англии. Хотя Гамильтон отрицал свою принадлежность к монархистам, Гувернер Моррис позже вспоминал, что Гамильтон "по принципу был противником республиканского и приверженцем монархического правительства".135 Во время своей пятичасовой речи на Конституционном конвенте Гамильтон заявил, что британское правительство - "лучшее в мире" и что "он сильно сомневается, что в Америке будет действовать что-либо, отличное от него".136 Как бы ни менялись его настроения между монархией и республиканством, монархическое правительство Англии, безусловно, было образцом для его финансовой программы в 1790-х гг. Как никто другой из американцев, он рассматривал опыт Англии XVIII в. как предметный урок для США и намеренно стремился повторить великие достижения Англии в области политической экономии и государственной политики.

К восемнадцатому веку Англия вышла из хаоса и гражданских войн семнадцатого столетия, в результате которых был убит один король и свергнут другой, и стала доминирующей политической и торговой державой в мире. То, что этот маленький остров на северной окраине Европы с населением, составляющим треть населения континентальной Франции, смог создать величайшую и богатейшую империю со времен падения Рима, стало чудом эпохи. Английское "военно-фискальное" государство XVIII века, по меткому выражению историка Джона Брюэра, могло мобилизовать богатство и вести войну так, как ни одно другое государство в истории. Его централизованное управление опиралось на бюрократическую способность приобретать и использовать знания, и оно развило необычайную способность облагать налогами и брать взаймы у своих подданных, не приводя их к обнищанию.137

Гамильтон считал, что секрет успеха Англии заключался в ее системе накопительного долга, банковской структуре и рынке государственных ценных бумаг. Пытаясь повторить английский опыт, Гамильтон шел наперекор нескольким поколениям ожесточенной интеллектуальной оппозиции коммерциализации британского общества и коррупции в британской политике. Большинство английских писателей того века - будь то знаменитые сатирики тори, такие как Александр Поуп и Джонатан Свифт, или малоизвестные радикальные публицисты виги, такие как Джон Тренчард и Томас Гордон, - выражали глубокую враждебность к большим социальным, экономическим и политическим изменениям, происходившим в Англии XVIII века. Эти критики считали, что всеобщая коммерциализация английской жизни, включая рост торговых компаний, банков, фондовых рынков, спекулянтов и новых состоятельных людей, подорвала традиционные ценности и грозила Англии разорением. Монархия и ее приспешники использовали покровительство, государственный долг и Банк Англии для развращения общества, включая Палату общин, и для создания исполнительной бюрократии за счет народных свобод, обычно для ведения войны. Перед лицом этих пугающих событий как радикальные виги, так и отстраненные тори выступали за так называемую "деревенскую" оппозицию обману и роскоши "двора", окружавшего монарха. Некоторые из этих реформаторов были настолько радикальны, что их обвиняли в